— А ты с кем говорить хочешь? — перебил его Саша. Ему сейчас было не до веселья.

— Есть у людей завязки на Петровке, — многозначительно кивнул Космос и, вскочив с дивана, подошел к хмурому Саше. — Ты, Сань, главное, не дергайся. Я тебе обещаю — все, что надо, сделаю! Надо будет бабки собрать — соберем! На раз можно до пятидесяти штук поднять, а ребята сунут кому надо. Думаешь, ты один такой?! Люди из-под таких сроков уходили, ты что!..

— Космос, только ты к матери загляни или позвони лучше. Скажи ей: я никого не убивал, подстава это.

— Ладно, — снова с готовностью кивнул он и поморщился. — Расстроилась она!.. Смотреть было больно. Не обыск, а цирк какой-то устроили…

— Скоты… Да, и вот ещё что, — Саша достал из бумажника визитку и протянул её другу. — Возьми щенка и отвези его тому человеку, Александру, помнишь? Фиг знает, как все обернется, нельзя, чтоб пропал.

— Ага… Сань, а может, посоветоваться с ним?

— Нет, ты ему ничего не говори. Просто скажи, что я не могу пока за щенком следить — и все.

Космос вздохнул и протянул Белову руку.

— Ну давай, брат, не падай духом. Выкрутимся… — он задержал Сашину руку в своей, словно собираясь что-то добавить, замялся и вдруг порывисто обнял его.

Через мгновение Космос выскочил из комнаты и, гремя башмаками, сбежал вниз по лестнице.

Белов остался один. Он кругами ходил по скрипучему полу старого дома, не находя себе места. Подошел к книжному шкафу, но оказалось, что тот забит справочниками по астрофизике, толстенными звездными атласами и прочей сугубо научной литературой. Все, что ему удалось найти — это несколько старых номеров «Огонька» и увесистую «Историю Рима».

Со своей добычей Саша завалился на диван. Но то ли чтиво оказалось слишком скучным, то ли мысли его были слишком далеко — ни книга, ни журналы не смогли отвлечь от навалившихся проблем. Более того — прочитанное вообще не достигало его сознания.

Белову было тоскливо и одиноко, его точили Две неотвязные мысли. Накрылся институт — это уже было абсолютно ясно, и с этим, видимо, надо было смириться. А ещё было жаль маму. Саша представлял, сколько боли принес ей сегодняшний обыск и невероятное по своей жестокости обвинение против сына! И сейчас мама, как и он сам, одна-одинешенька, и ей так же тоскливо, одиноко и, возможно, страшно.

В довершение всех эти невеселых мыслей где-то по соседству заунывно и монотонно пиликала скрипка, с маниакальным упорством повторяя один и тот же музыкальный пассаж. Постепенно эти звуки стали просто невыносимы, и Саша подошел к окну, стараясь высмотреть в окнах соседних домов скрипача-садиста. Звуки определенно доносились из дома напротив, но кто именно столь безжалостно терзал благородный инструмент, а заодно и Сашины нервы, он разглядеть так и не смог.

Раздраженно повернувшись, Белов зацепил громоздкую трубу возле окна. Телескоп завалился набок, и Саша едва успел его подхватить. У него тут же возникла идея: заглянуть в окна дома напротив с помощью этой бандуры. Конечно, было сомнительно, что телескоп можно использовать на таких явно неастрономических дистанциях, но заняться все равно было нечем, и Белов решил попробовать.

Подтащив треногу поближе к окошку, Саша водрузил на неё трубу и направил телескоп на соседский дом. Ему пришлось довольно долго крутить колесики на окуляре, но, в конце концов, он отчетливо, словно на расстоянии вытянутой руки, увидел кусок стены с облупившейся краской.

Осторожно двигая трубу, Белов стал заглядывать в одно окно за другим.

Ненавистного скрипача он обнаружил в окне мезонина. Им, к немалому удивлению Саши (он почему-то ожидал увидеть какого-нибудь долговязого юнца с копной кучерявых волос), оказалась невысокая худенькая девушка в сером домашнем халатике. Она стояла в глубине комнаты, спиною к окну и, изредка поглядывая на пюпитр с нотами, сосредоточенно повторяла одну и ту же сложную музыкальную фразу.

Белов, затаив дыхание, следил за ней. Было в этом бесконечном повторении одного и того же что-то завораживающее, гипнотизирующее. Наконец, девушка отложила в сторону инструмент, устало провела ладонью по лбу и опустилась в стоящее у окошка кресло-качалку.

Теперь Саша мог видеть её лицо. Девушка сидела абсолютно неподвижно, откинув назад голову и закрыв глаза. Ее утомленные руки свободно свисали с подлокотников кресла, плечи были опущены, подбородок поднят. Девушку трудно было назвать писаной красавицей, да и тень усталости на лице была слишком заметной, но Саша вдруг поймал себя на том, что любуется незнакомкой.

Тут её кто-то позвал, скрипачка поднялась и вышла из комнаты. Белов стал спешно обшаривать окна дома и увидел, как на первом этаже женщина пенсионного возраста (бабушка — решил он) накрывала на стол. В столовую вошла девушка, села за стол, и бабушка поставила перед нею дымящуюся тарелку с супом.

Саша сейчас же вспомнил, что не ел с самого утра, его рот наполнился слюной, а пустой желудок заурчал — жалобно и неприлично громко. Нет, смотреть на то, как едят соседи, было категорически невозможно!

Оторвавшись от телескопа, Саша спустился вниз по лестнице и зашел в кухню. Он обшарил все шкафы и шкафчики, но из съестного смог найти только старую сахарницу с окаменевшим слоем сахара на дне. Отковыриваться он не желал, Белову пришлось плеснуть в сахарницу воды и как следует разболтать содержимое. Только тогда он смог «поужинать».

Голодный и злой Саша вернулся в комнату и завалился с книжкой на диван. Скрипку больше не трогали, поэтому вскоре он уснул. На его размеренно вздымающейся груди покоилась так и не прочитанная «История Рима».

XXIII

Следователь Сиротин сидел в своем узком и длинном, как пенал, кабинете. На столе перед ним стояла видавшая виды печатная машинка. Аппарат, призванный облегчить работу правоохранительных органов, снова подвел. Сиротин с тоской посмотрел на хаотическое переплетение рычажков с буковками, никак не желавших становиться на свои законные места, и, вздохнув, полез в стол за отверткой и пассатижами.

В дверь коротко постучали. Сиротин взглянул на часы — это, вероятно, был свидетель по делу об убийстве в Раменском, тот самый парень со странным именем Космос, которого к тому же ещё и угораздило стать понятым при обыске. Предстояло составлять протокол, а машинка, похоже, приказала долго жить!

Вновь раздался стук в дверь — на сей раз громче и настойчивей. Сиротин сунул инструменты обратно в стол и раздраженно рявкнул:

— Да!

— Можно? — на пороге появился губастый долговязый парень с повесткой в руках.

— Входи, — не слишком любезно пригласил гостя хозяин кабинета.

Космос подошел к столу и положил на стол следователя повестку:

— Вот, явился…

— Вижу, — буркнул Сиротин и вдруг радушно улыбнулся посетителю: — Послушай, Космос… э-э-э… Юрьевич, а ты случайно в печатных машинках не разбираешься?

— Не-е-е… — широко улыбнувшись, покачал головой Космос и кивнул на стул: — Сесть можно?

— Присаживайся пока что. Сядешь потом, — разочарованно ответил следователь дежурной шуткой.

Космос с невозмутимым видом уселся боком к столу. Он поднял глаза — над головой следователя висел портрет Горбачева. Внезапно на какое-то крохотное мгновение Космосу показалось, что молодой генсек ободрительно ему улыбнулся. Он понял — все обойдется, разговор пройдет чисто.

Сиротин расписал засохшую ручку на клочке бумаги и начал допрос:

— Ты Мухина Сергея Дмитриевича знаешь?

— Мухина? Сергея Дмитриевича?!. — с наигранной серьезностью переспросил Космос и покачал головой. — Нет, не знаю.

— По кличке «Муха», — подсказал Сиротин.

— А-а-а… Муху знаю, — с готовностью кивнул он. — Вернее — просто знаком.

— У них с Беловым был конфликт? Драка была?

— Может, и была, Муха со многими дрался.

— Была, была. В Люберцах вроде?..

— Не, я, правда, не знаю.

Разговор только начался, а Сиротин уже понял, что парень ничего не скажет. Будет вилять, ломать комедию, запираться — но приятеля своего не сдаст. Оставалось только надеяться, что он — по молодости и неопытности — хоть где-нибудь, да проколется.